Жили-были Семеро Художников. У одного из них было в коробке много красок, но рисовал он только черной. Что бы ни изображал он на своем полотне: весенний полдень, или парус в море, или первый снег, или соседскую собаку белоснежной масти – все у него было только черным и на черном-черном фоне. Многие считали, что художник – гениален и его назвали так: Самый Концептуальный Художник из Всех – Ныне Живущих и Живших Когда-то.  «Самый гениальный – наш художник», - отвечали на это друзья и поклонники Другого Художника. Того, что рисовал Не только черным, но и белым. Никаких других цветов этот Второй Художник и не признавал. Злые языки уверяли, будто других цветов он и не видит. 
 «Но это неправда, - отвечали за художника его друзья! Он видит. Просто он у нас – Художник Стильный и Принципиальный, поэтому другие краски ему просто ни к чему!» 
 «Это ваш-то – самый стильный? - пожимали плечами друзья третьего Художника. – Вы посмотрите, как рисует наш! Действительно – единый стиль!» 
 Стиль Третьего Художника, на самом деле, был единым. И единой была Красная Птичка на Желтом заборе, что красовалась на всех его полотнах. Родной дядя Третьего Художника нанял для племянника учителей по рисованию - и самых лучших. А затем отправил Третьего Художника учиться в Академию Художеств. Там сказали, что мест нет, но дядя оплатил и место. Много лет художник проучился в Академии Художеств, вышел из нее с дипломом и в медалях. Но все так же рисовал Красненькую Птичку на Заборе,даже если начинал он рисовать арбуз, танцующую девочку или один забор – без птички. 
 Тогда дядя подсказал художнику: «Не можешь изменить сюжет картины – меняй ее название». Художник, как всегда, последовал совету дяди – и вскоре явил миру серию картин про Птичку; «Красная Птичка на желтом заборе задумалась», «Красная Птичка на Желтом заборе решила взлететь», и так далее. Многим эта затея пришлась по душе – и у художника нашлись последователи и ученики. Сейчас он даже ведет курс в той самой Академии Художеств, в которой так успешно отучился – и читает лекции о Роли своей красной Птички и ее влиянии на весь Постмодернизм Неоимпрессионизм. Не пропустите эти лекции, а то так и останетесь невеждами в постмодернизме, для образованных людей сие никак не допустимо. 
 Впрочем, так же, как и не побывать на выставке Четвертого Художника. «Вы слышали, что он рисует не какими-то там красками, Не грифелем, не скрепками, не зубочистками? Это все- прошлый, позапрошлый век, - скажут вам поклонники Четвертого художника. – Он – инопланетянин и рисует особыми лучами! И увидеть то, что ими нарисовано, может лишь тот, кто прилетел с той же Планеты, что и наш Художник!» 
 «И на нашей планете таких пока нет», - сказали Злые языки, но зачем же их слушать? Они вечно что-то говорят – только это и умеют! А еще они мешают, ужасно мешают своей болтовней Пятому Художнику, которому мешали все: то дети во дворе, то одиночество на чердаке. То слишком яркий свет, то недостаток света, то соседский шум, то тишина, которая была невыносима. Это и стало причиной того, что наш Пятый Художник до сих пор не написал свою картину – и не завершил ни одного эскиза к ней. Но когда-нибудь он ее напишет и всех удивит, не сомневайтесь!.. Разумеется, если ему перестанут мешать работать над его шедевром. 
 Впрочем, шедевром смело можно называть не каждую картину. А ту, что одобрил Самый Главный Художник. Такой Главный, что его даже неловко называть Шестым. Когда-то в молодости он нарисовал Прекрасную Картину. Она заняла первое место в Академии Художеств, и с тех пор Художника считают Главным. Теперь он раздает всем награды, первые места, холсты и краски. И так занят этими делами, что нарисовать еще одну Прекрасную картину ему просто некогда, нет времени. 
 Иногда по ночам он подходит к холсту – и пытается нарисовать свою Прекрасную Картину. Но боится, Что она не будет такой же Прекрасной, как та, что когда-то заняла Первое место в Академии Художеств. И когда он ее нарисует, то люди увидят, что она не так прекрасна, и он перестанет считаться самым Главным Художником. И не будет больше раздавать награды и краски остальным художникам. А он так к этому привык! И не хотел бы, чтобы что-то изменилось в его жизни. Или все-таки хотел бы… но звание Самого Главного его держало очень крепко. Так крепко, Что Главный в этом звании и жизни победил Художника. Скажем ему спасибо за Прекрасную Картину, что висит в самом большом Зале Академии Художеств, восхитимся ею – в обществе Художника Седьмого. И вместе с Седьмым отправимся в весенний сад, к кусту сирени. 
 Куст собрался расцветать, и Седьмой художник любовался им и смешивал свои семь красок так, что получалось множество оттенков: для куста, и неба, и собаки, и детишек в парке. И той девушки, что улыбалась ему - и добавляла нежную улыбку во все его краски. Дети дарили его краскам звонкий смех, луч солнца – золотистый свет, сирень дарила свою свежесть, а вечер, что близился – легкие тени на полотне. 
 Кроме этих подаренных красок на пестрой палитре художника были и цвета, замешанные на его слезах – добавленных, когда никто не видел. А еще были те краски, что не обошлись без крови самого Художника. Той крови, что ночами шла у него горлом, когда он засиживался над каким-нибудь эскизом. Впрочем, это были только его собственные кровь и слезы; чужими он не стал бы рисовать. Даже если у него закончились бы краски, а других бы в целом мире не нашлось. 
 «А Вы, действительно, талант, - произнес Шестой Художник, когда посмотрел на картины Седьмого. – И талант немалый!» 
 «Не знаю... Спасибо», - ответил Седьмой. 
 «Вы, пожалуй, из всех - лучший, - продолжал Главный Художник – и добавил: - Лучший из всех, кроме меня, само собой! Что вы хотите? Попросите у меня, и я подумаю об этом. 
 Седьмой Художник улыбнулся и спросил: 
 - А вы не против будете, если я нарисую ваш портрет? 
 - как? Вы хотите написать меня? Ну что же, - милостиво согласился Главный. – Я не против! 
 - Вас – и тех господ, – Седьмой Художник указал на Пятерых Художников, которых не признали лучшими, и каждый из которых был ужасно этим оскорблен. 
 - Ты хочешь каждого из нас нарисовать? – спросил довольно холодно Художник, рисовавший только черным. 
 - Нет, всех вместе, - ответил Седьмой. – Присаживайтесь здесь, где больше света! 
 - Свет определенно есть, - сказал художник Черно-Белый. - Но боюсь, что времени у всех не будет, чтобы ждать, пока ты заверишь такой портрет! 
 - Я много времени у вас не отниму, - Седьмой достал из-за плеча свернутый лист, как белоснежное крыло, ловко расположил его перед собой. 
 - Но чем ты будешь рисовать? – спросил художник с красной Птичкой. – Ведь у тебя с собой нет ничего! Ни красок. Ни палитры, ни… 
 - Есть это, - тут Седьмой Художник помахал обломком грифеля, который тут же стал летать в его руке над бумажным листом. 
 - Какой шум за окном! Как несносно кричат эти дети, – поморщился Пятый Художник. – И птицы все время летают, мелькают! И душно ужасно! Как можно работать в такой атмосфере? Неужели, все это тебя не раздражает, не мешает тебе? 
 - Не мешает, – ответил Седьмой, увлеченный портретом. 
 - Простите, друзья! Я побыл бы еще, но меня вызывают на связь, - вскочил тот Художник, что рисовал инопланетными лучами. – Я вынужден с вами проститься! 
 - Готово, - объявил Седьмой. 
 - Как? Уже? Покажи! – потребовали остальные Шесть Художников. 
 Седьмой показал им их общий портрет – и каждый из художников сразу узнал на нем других… но не себя. 
 - Это не я! Нет, совершенно не похож, - твердил каждый из них. – Зато вот этот – вылитый! 
 - Кто, я? Да где ваши глаза! Тут никакого сходства нет. Зато сосед мой – в самом деле!.. 
 - Что?! Не бредоносьте! От меня тут ничего! А вы – действительно похожи! 
 - Посмотрите-ка, он и себя нарисовал, - заметил Главный. 
 И весьма безжалостно изобразил, - усмехнулся Черный. 
 - Подождите! Он же с нами не сидел, - сказал художник Черно-Белый. 
 - Как он тогда себя нарисовал? – задумался художник с Птичкой. 
 - Наверное, с утра до вечера рисует лишь автопортреты, вот и получилось, - буркнул тот, кому мешали абсолютно все. 
 - Или принес готовый рисунок с собой, - почти прокричал «Инопланетный гость». – Он нас дурачит всех с этим портретом! Он мошенник, господа! 
 - Неужели? - опечалился главный Художник. – А мне так понравились его картины! 
 - Никого я не дурачил, – спокойно ответил Седьмой Художник. – А себя я действительно видел, так же как и вас… просто себя я наблюдал в оконной раме. 
 -Ах, как же мы не догадались сразу! – помолчав пару секунд, заговорили остальные. – Конечно! Отражение в стекле открытого окна! Ну, браво. Браво! 
 - Я-то сразу догадался обо всем, мой мальчик, - улыбнулся Главный художник Седьмому и отечески похлопал его по плечу. – И что вы – явный талант, и насчет вот этих фокусов с окном! 
 - Благодарю, - довольно сдержанно сказал Седьмой. Собратья по Художествам пожали ему руку, обняли, сказали много теплых слов – на всякий случай. Вдруг, и правда, он – талант? И пошли по домам, чтобы нарисовать портреты лучше, чем портрет Седьмого. А Седьмой отправился в тот парк, где расцвел куст сирени, где играли дети, прыгала собака – и ждала та девушка, что дарила Седьмому улыбку для красок и портрет которой он так хотел нарисовать.